Как отдельно взятый английский философ перестал бояться и полюбил Пепе и Кек.
Британский философ Ник Ланд начинал карьеру как внимательный читатель и смелый интерпретатор левых мыслителей XX века, на анархистский манер ломавший привычные рамки академической традиции. Теперь он сторонник «неореакции», апологет технократии и надзорного капитализма, считающий Питера Тиля величайшим мыслителем современности.
О том, как произошел этот разворот на 180 градусов и почему Ланд обнаружил в биткоине подтверждение своим «возмутительным» гипотезам, читайте в первом материале из нового цикла «Кремниевые танки», в котором ForkLog рассказывает о самых влиятельных философах и визионерах цифровой эпохи.
«Трамп будет великодушен. Он чувствует руку Высших Сил на своем плече. Илон Маск, просто признай: „Мое понимание Высшего Провидения было далеким от совершенства“. Это все, что от тебя требуется. Таймлайн останется прежним, и мы еще сможем добраться до Марса».
«Когда Маск говорит: „Я лучше разбираюсь в демократической политике, чем Трамп“, это как если бы Трамп сказал: „Я лучше разбираюсь в строительстве электрокаров, чем Маск“».
«„Прости, Дональд, это все долбаный кетамин, я так больше не буду“;
„Ты прощен, сын мой. Возвращайся к работе“.
Потом я проснулся и заорал».
Trump will be magnanimous. He feels the hand of The Lofty Powers upon his shoulder. Just admit "My grasp of Solemn Providence was imperfect" @elonmusk , that's all it takes. The timeline could be saved. Mars could still be within our reach.
— Xenocosmography (@xenocosmography) June 5, 2025Приведенные цитаты принадлежат не случайному пикейному жилету из социальной сети X, не юному скучающему форчанеру и не религиозному фанатику-сурвивалисту, строящему частный ядерный бункер в пещерах Озарка в ожидании второго пришествия. Так недавнюю публичную ссору между Дональдом Трампом и Илоном Маском комментирует 63-летний Ник Ланд — один из ведущих философов современности среди исследующих сложные взаимоотношения между человеком, технологиями, государством и капиталом в самых широких смыслах всех этих слов.
В 1987 году он защитил диссертацию, посвященную Мартину Хайдеггеру и его сочинению «На пути к языку». Тогда же Ланд начал преподавать в Уорике — «университете из листового стекла», со временем превратившемся в один из ведущих интеллектуальных центров Великобритании.
С самого начала своей карьеры Ланд демонстрировал последовательное неприятие законов, по которым живут университеты и вообще научное сообщество. Долгое время ему принадлежала лишь одна большая работа, написанная в относительно традиционной манере — «Жажда аннигиляции» (1992). В ней Ланд обращается к творчеству Жоржа Батая — французского философа и писателя, автора трансгрессивной прозы, центральными темами которой были границы личной свободы, экстремальные телесные практики, кризис гуманизма и, как следствие, повальное расчеловечивание, сведение людей к двум функциям: «палач» и «жертва».
«Батай испепеляет душу, и вынести это невозможно. Можно либо умереть, либо уйти в другое место. Или и то, и другое», — признается Ланд в статье 1995 года «Нет будущего».
У континентальных философов XX века он перенимает метод письма, который критики назовут theory fiction. Отталкиваясь от опытов Фридриха Ницше и Серена Кьеркегора, такие мыслители, как Жорж Батай, Морис Бланшо, Пьер Клоссовски предпочитали излагать свои идеи в форме художественной литературы, а не академических статей. В такой же манере написаны и главные сочинения Ланда, в которых он обращается к жанру лавкрафтовского и абстрактного хоррора, киберпанка, слипстрима с ощутимым влиянием Уильяма Сьюарда Берроуза:
«Метрофаг настраивает тебя на конец света. Назовем его Лос-Анджелес. Государство прогнило до самой сердцевины от наркокапитала и теперь беспорядочно разваливается. Его падение обнажает городской ландшафт войны, состоящий из артерий связи, укреплений и зон свободного ведения огня и контролируемый сочетанием высокоинтенсивных аэромобильных подразделений лос-анджелесской полиции и почти нацистскими частными охранными организациями. По направлению линий социального разлома медийное гигабабло садомазохистски переплетается с зонами динамичного недоразвития, где вирусная неопроказа распространяется под фоновые тектонически-напряженные помехи». («Расплавление», 1997).
Вслед за Батаем Ланд требует «погасить свою личность» — аналогичные цели декларировали участники тайного общества «Ацефал», практиковавшие «магические» ритуалы и символические «жертвоприношения». Для них отказ от собственного «я» был опытом индивидуальной смерти, через которую рождался новый коллективный организм.
Схожие идеи легли в основу «Группы исследований кибернетической культуры» (ГИКК), созданной Ландом в 1995 году совместно с коллегой по Уорикскому университету Сэди Плант. Участники ГИКК решительно отказались от традиционных философских стратегий. Вместо лекций и семинаров они устраивали перформансы с электронной музыкой, в ходе которых доктор Ланд под неловкий смех аудитории демонстрировал превращение в «иное»: змею, оборотня, лемура. Как объясняет переводчица ландовских сочинений на русский язык Диана Хамис, участники ГИКК «использовали самоунижение и дегуманизацию как средство для преодоления „я“».
Стратегии ГИКК определял социальный, культурный и политический фон эпохи, в которую создавалось объединение. Осенью 1994 года британское общество потряс принятый парламентом «Закон об уголовном правосудии и общественном порядке» (Criminal Justice and Public Order Act). Документ, составленный под предлогом защиты «общественной морали» и борьбы с нелегальными рейвами, фактически отменял право на свободу собраний и поощрял полицейское насилие и другие формы злоупотребления властью. Среди прочего указ содержал положение, согласно которому молчание в ответ на «законные вопросы» констеблей приравнивалось к признанию вины в преступлении.
Criminal Justice and Public Order Act также давал откровенно абсурдное определение для жанров, прослушивание которых подпадает под запрет. Техно и хаус в нем описывались как «музыка» (именно так, в кавычках), «полностью или преимущественно состоящая из последовательности повторяющихся битов». Против закона, действовавшего четыре года, выступало как гражданское сообщество, так и музыканты. «Fuck ’em and their law», — объявляла группа The Prodigy. «We have explosive», — угрожала The Future Sound of London.
Встречались и не такие прямолинейные акции культурного сопротивления. Например, участники дуэта Autechre накануне вступления закона в силу выпустили мини-альбом Anti EP. В него вошли три композиции, составленные из такого количества неповторящихся битов, какое только смогли произвести авторы.
Anti by AutechreОригинальное издание пластинки запечатано пломбой с саркастическим предупреждением о том, что прослушивать ее рекомендуется в присутствии адвоката и квалифицированного музыковеда, способного объяснить полиции неритмический характер композиций. Через подобные практики массовое искусство начало осмыслять особую красоту ошибки, сбоя в работе алгоритма, освободительный потенциал багов и глитчей.
В этом же направлении работали участники ГИКК. Они отказались от логичного и ясного философского языка в пользу словесного хаоса, имитирующего мышление шизофреника, оккультиста, человека, опьяненного наркотическими веществами, — или сломанной машины. Этот способ говорения позволяет Ланду проводить гневную ревизию интеллектуальных ценностей, порожденных буржуазно-капиталистическим обществом:
«Обращаясь к западной традиции, ее авторитетным дискурсам об истине, тем соборам, на которых дана была разработка теологической догмы и которые сегодня фундируют наш „здравый смысл“, не стоит исследовать вопросы, связанные с допущением „заблуждений“, „слабостей аргументации“ или „ошибочных суждений“ — нет, речь здесь может идти исключительно о глубоко укоренившейся и фанатичной дисциплине лжи. И поэтому один из аспектов радикализма атеистического мышления, восходящего к Шопенгауэру, Ницше и Батаю, заключается в ниспровержении высокобуржуазной апологетико-эпистемологической проблематики модерной философии в вопросе, впервые заданном со всей ясностью: где останавливается ложь?» («Ницше-шаман», 1995).
Особый интерес участники ГИКК проявляли к мистификациям: разрабатывали собственные теории заговора, брали интервью у несуществующих ученых. Важнейшими мыслителями для них стали Жиль Делез и Феликс Гваттари — авторы монументальных трудов «Анти-Эдип» и «Тысяча плато». Вслед за классиками постструктурализма «гикковцы» предлагают психоаналитическое прочтение капитализма как системы производства не ценностей, а желаний, видят в нем отражение фрейдистских комплексов, воли к смерти и саморазрушению. Альтернатива ему — «шизофреническое» мышление ризомы, грибницы, позволяющей ускользнуть от государства с его репрессиями, неврозами, садизмом и мазохизмом.
Не меньшее влияние на коллектив под руководством Ланда оказывает Ситуационистский интернационал Ги Дебора с его критикой общества потребления и анархическим пафосом революции ради революции. Все эти идеи и практики лягут в основу акселерационизма — философской идеологии тотального ускорения прогресса и переосмысления технологий с целью усиленного давления на внутренние противоречия капитализма и его дальнейшее разрушение. Кроме того, серьезное влияние на участников коллектива оказали идеи криптографов и ранних шифропанков.
В 1995 году соосновательница ГИКК Сэди Плант пишет книгу «Нули и единицы: цифровые женщины и новая технокультура» — важнейший текст раннего киберфеминизма. Эта работа содержит в себе ряд положений, которые можно отнести к теоретической базе левого крыла акселерационизма. Так, Плант настаивает на необходимости переосмысления своего рода гендерной составляющей технологий. В патриархальном капиталистическом обществе машины наделяются маскулинными чертами: от них ждут участия в подчинении мира, удовлетворения потребностей и желаний.
Плант настаивает на том, что цифровые технологии, напротив, по природе своей феминны: алгоритмы восходят к практикам, традиционно маркированным как женские — например, ткачество. Неспроста, первой машиной, в работе которой использовалась бинарность нулей и единиц, стал жаккардовый станок.
В 1997 году Плант покинула Уорик, чтобы сосредоточиться на независимой исследовательской деятельности. Год спустя университет остался и без доктора Ланда — у руководства кончилось терпение, его попросили освободить аудиторию и «растлевать» молодежь где-нибудь в другом месте.
Несмотря на недолгое существование, ГИКК привлек множество интеллектуалов, определивших культурный ландшафт эпохи смены тысячелетий. В работе коллектива принимали участие яркий представитель критической теории Марк Фишер, будущий автор культовой «Циклонопедии» Реза Негарестани, один из создателей спекулятивного реализма Рэй Брасье, афрофутурист Кодво Эшун и другие. Свою музыку на семинарах исполнял основатель лейбла Hyperdub Стив Гудмэн, а отчеты о мероприятиях писал Саймон Рейнольдс — один из ведущих критиков Великобритании и США.
Большинство из них отреклись от своего учителя, когда Ланд после долгих лет затворничества вернулся к публичной деятельности и представил новые идеи, имеющие мало общего с леворадикализмом ГИКК.
После ухода из университета Ланд пережил тяжелейший жизненный и интеллектуальный кризис, усугубленный злоупотреблением психоактивными веществами — прежде всего амфетамином и его производными.
«Кибертеоретический ураган по имени Ник Ланд умер в самом конце 1990-х, заживо съеденный лемурийский демонами и оставивший после себя зубоскалящего немолодого мужчину крайне правых убеждений, все еще копающегося в каббале и все еще способного писать чертовски крутые тексты. Когда я спросила у этого мужчины, что же мне делать с его ранними работами, как мне вообще быть с его безвременной кончиной и как понять, что умерло, а что осталось, его ответ был однозначным: делай с ними что хочешь и воспринимай мою смерть как хочешь, я действительно мертв, да и все мы умираем регулярно, порубленные временем как птицы, попавшие в турбину самолета», — пишет Диана Хамис.
Программа Ланда образца XXI века — программа негативная, не столько предлагающая алгоритмы действий, сколько атакующая идеологических оппонентов. Главным врагом и мишенью критики для него становится Ник Срничек — канадский философ, автор «Акселерационистского манифеста». Он, по мнению Ланда, в корне неверно понял и апроприировал само понятие акселерационизма, который в версии Срничека вместо революционной пересборки мира содержит в себе «неявный призыв к новому ленинизму без нэпа (зато с утопическими техноуправленческими экспериментами чилийского коммунизма)».
В представлениях Ланда левые и правые поменялись ролями в исторических процессах. Демократические социалисты, по его мнению, заняли позицию консерваторов, защищающих глобальный статус-кво, в основе которого лежат «устаревшие» идеи гуманизма, справедливости, равенства, стремления к максимальному благополучию для максимального числа людей. Крайне правые, напротив, взяли на себя революционную задачу разрушения сложившегося миропорядка и институций, лежащих в его основе.
Краткое содержание поздних работ Ника Ланда. Данные: Anarsist Haberler.
Ландовский образ мысли в его новом воплощении — это смесь социального дарвинизма, «научного расизма», нетерпимости по отношению к феминистским и вообще либертарным политическим проектам. Ведущим философом современности Ланд объявляет Питера Тиля, венчурный капитализм воспринимает как новую форму естественного отбора, в котором право на выживание имеют те, кто его заслужил удачными инвестициями. Свою идеологическую платформу он описывает в эссе «Темное просвещение», в котором с энтузиазмом ссылается на Менция Молдбага — живую икону движения «альтернативных правых».
Впрочем, Ланд предпочитает определять себя и своих союзников как представителей «новой реакции» (NRx), отмежевываясь от наиболее фанатичных (и нередко — вооруженных) группировок альт-райтов — хотя и в этом он высказывает некоторые симпатии, пусть уклончиво и довольно специфически.
«Если политики идентичности в духе крови и почвы смогут различными способами удержать власть, для них настанут худшие времена, поскольку они будут вынуждены производить или создавать что-либо, не будучи к этому способными. Они потеряют всякий потенциал массовой глобализации, и их имя будет ассоциироваться с поражением. Я бы хотел увидеть подобные эксперименты в небольшом масштабе с тем, чтобы они вылились в поучающую неудачу, а не обернулись глобальной катастрофой […] Локальные неудачи — это прекрасно. Глобальные, конечно, совсем не так замечательны», — сказал Ланд в интервью российскому философскому журналу «Логос».
Понять умонастроения сторонников NRx проще всего через один апокриф об их идеологическом предшественнике — итальянском традиционалисте Юлиусе Эволе, авторе ультраправого трактата «Восстание против современного мира» (1934). В 1941 году Бенито Муссолини предложил ему должность главного редактора одного провластного журнала. На это барон Эвола ответил: «Дуче, но я же не фашист».
«Под этим он имел в виду то, что фашизм для него слишком рабоче-крестьянское движение», — объяснял философ, представитель политического ислама Гейдар Джемаль.
Неореакционеры считают в корне неверными представления либеральных и неолиберальных экономических школ о том, что благополучие людей напрямую зависит от демократичности общественного строя и открытости государственных институтов управления. В качестве примера они приводят мегаполисы Китая и монархии Персидского залива — территории с крайне низким уровнем гражданских свобод, но очень высоким уровнем жизни.
Идеалом правителя будущего для неореакционеров служит Ли Куан Ю — диктатор, стараниями которого город-государство Сингапур превратился в высокоразвитый «Диснейленд со смертной казнью», как его с отвращением назвал важный для молодого Ланда писатель Уильям Гибсон. В «новом феодализме» надзорного капитализма, при котором господин-технократ дарует благосостояние лояльным и жестко карает «отсталых» диссидентов, адепты NRx видят не утопию и не антиутопию, а неизбежный итог исторического развития цивилизации.
В этом глобальном проекте нет места «устаревшей» морали социальной справедливости, полноценно существовать в нем смогут только акселерационисты, которые не думают, а действуют, осознавая, как стремительно приближается «абсолютный горизонт» сингулярности. Первейшим же представителем акселеарационистской мысли Ланд в присущей ему провокативной манере называет Карла Маркса, который так заканчивает «Речь о свободе торговли» (1848):
«Покровительственная система в наши дни является консервативной, между тем как система свободной торговли действует разрушительно. Она вызывает распад прежних национальностей и доводит до крайности антагонизм между пролетариатом и буржуазией. Одним словом, система свободной торговли ускоряет социальную революцию. И вот, господа, только в этом революционном смысле и подаю я свой голос за свободу торговли».
Все, что способно катализировать процессы саморазрушения капитализма во имя создания на руинах мира новой техноаристократии, то и заслуживает поддержки правых акселерационистов. Одна из вариаций этой идеологии — e/acc — нашла особенно широкую поддержку в Кремниевой долине. Поддержку «эффективному акселерационизму» выражали уже упомянутый Тиль, сооснователь венчурной компании a16z Марк Андриссен, бывший CTO криптобиржи Coinbase Баладжи Сринивасан и сооснователь Ethereum Виталик Бутерин.
Однако у правого акселерационизма, как бы публичные сторонники NRx от этого ни открещивались, есть и менее респектабельное лицо. Его культурно-идеологическая база успешно интегрирована в различные неонацистские движения. Наибольших успехов на этом поприще добилось малочисленное, маргинальное и очень привлекательное для средств массовой информации движение Atomwaffen Division. Участников этого виртуального объединения власти США обвиняют в серии убийств на почве ненависти. В своей агитации они обращаются ко вполне ландовскому синтезу оккультизма, контркультуры, расизма и ксенофобии, нетерпимости к леволиберальным идеологиям, активного использования интернет-мемов и пропаганды потребления психоактивных веществ. Несмотря на антиисламскую риторику, лидеры Atomwaffen Division выступали с одобрением террора на почве религиозного фундаментализма и призывали своих последователей к вооруженным атакам на ядерные объекты США. В уничтожении американского государства они в духе акселерационизма видят возможность для той самой пересборки мирового порядка в сторону торжества белого национализма.
Неожиданным образом творческие стратегии Ланда перекликаются с философской эволюцией Александра Дугина — лидера «Евразийского союза молодежи». Прежде он, как и Ланд, обращался к жанру музыкально-визуального перформанса, кроуалианскому оккультизму, постмодернистской деконструкции поп-культуры. В новом тысячелетии он так же, как и британский неореакционер, которого сам нередко цитирует, подверг «правой» ревизии наследие Делеза и Гваттари, а также (совпадение?) объявил:
«Хаос не является темным и не является светлым. Он является темно-светлым».
В отличие от подавляющего большинства коллег по философии технологий Ланд охотно обращается к блокчейну и криптовалютам. В период с 2018 по 2019 год в его акселерационистском блоге Urban Future частями публикуется большое эссе с труднопереводимым названием Crypto-Current: Bitcoin and Philosophy.
Эта работа имеет неожиданно четкую структуру, отсылающую к «Логико-философскому трактату» Людвига Витгенштейна. В ней Ланд излагает технические и идеологические основы блокчейна и криптовалют, смарт-контрактов, альткоинов, включая Ethereum и Bitcoin Cash.
В отличие от умеренных либертарианцев, настаивающих на политической нейтральности биткоина, Ланд видит в первой криптовалюте даже не критику, а сокрушительный удар по «левацкому» образу восприятия мира. Криптовалюты, уверен философ, отменяют классические представления о ценностях и производстве, присущие как марксистским, так и капиталистическим теоретикам и практикам.
«Сколько стоит запас в 21 000 000 биткоинов? Разумеется, 21 000 000 BTC. Естественно, столь грубая тавтология может сперва показаться бессмыслицей — или в лучшем случае семантической уловкой. Однако нет ничего тривиального в том смятении, которое она вызывает», — демонстрирует Ланд мышление бывалого биткоин-максималиста.
Для него цифровое золото стало наглядной демонстрацией силы «гиперверия» — ключевого понятия ландовской философии, описывающего способность нематериальных и «фантастических» технологических феноменов самовоплощаться в жизнь и влиять на объективную реальность, направляя эволюцию социума, культуры и научного прогресса.
«Хайп фактически делает вещи реальными и использует верование в качестве позитивной силы. То, что они не „реальны“ сейчас, вовсе не означает, что они не могут стать реальными когда-то в будущем. И, став реальными, в определенном смысле они были таковыми всегда. Гиперверия самим своим существованием в качестве идей функционируют каузально, обеспечивая свою собственную реальность. […] Гиперверовательный объект — не просто плод воображения или „социальный конструкт“, но самым реальным образом „призван“ к существованию предпринятыми в отношении него действиями», — заявляет философ.
Для Ланда в его нынешнем виде «гипервера» в Пепе или в Кек — средство расколоть прежде всего «англосферу». Она же — средство защиты от лавкрафтианского ужаса, его акселерационистского перенаправления в русло поистине религиозного восстания против современного мира.
Нет ничего удивительного в том, что в перебранке между Маском и Трампом философ занял позицию не «технаря» и визионера, а подчеркнуто антиинтеллектуального жреца, по сути, гиперверческого культа MAGA. Он как никакой другой влиятельный политик показал: реальные дела — ничто, на пути к сингулярности главное — производство и распространение подрывной информации.
Как бы кто ни относился к эволюции Ланда из самобытного интеллектуала в «зубоскалящего немолодого мужчину крайне правых убеждений», несомненно, что смелость его идей и обобщений, какими бы антигуманистическими они ни были, заняли свое место в глобальном осмыслении актуальных технологий и места человека в них. Пожалуй, наиболее точно притягательность ландовского метода объяснила все та же Диана Хамис:
«Тексты Ланда обладают каким-то нервным и слегка опасным манящим эффектом, почти как космос, темный лес, глубокое море, трупы, гигантские австралийские пауки и прочее странное, неопределенное или многоногое».
Текст: Товарищ 93
JOIN
